— Совсем недавно я встретила ее в городе с каким-то изможденным парнем, которого она назвала… мне кажется, Хенриком. Она представила его как своего нового друга.
— Хенрик! А фамилия?
— Она сказала, но я не помню. Вернее, просто не разобрала. Ты же знаешь, как они говорят в таком состоянии.
Я знал.
— А она не сказала тебе своего адреса? Где она может быть?
Она вновь открыла сумку и достала зеленый клочок бумаги. Билет на автобус, на обороте которого кто-то дрожащей рукой написал адрес.
— Нэстегатан?
Она кивнула.
— Я была там, прошла мимо дома. Но он такой старый и совсем заброшенный, что у меня не хватило мужества войти туда одной.
— Хочешь пойти со мной?
— Если возможно, нет, — тихо ответила она.
Я успокаивающе кивнул ей.
— О’кей. Ты столько для меня сделала, что я буду счастлив оказать тебе, по крайней мере, эту услугу. Как только я что-то узнаю, сразу тебе позвоню. Твой номер телефона у меня есть. — Я ободряюще улыбнулся. Затем встал и обошел вокруг стола. — А как у тебя самой дела?
— Что ты имеешь в виду?
Я пожал плечами и улыбнулся.
— Жизнь вообще.
Губы сжались, а взгляд устремился в никуда, как раз чуть выше моего плеча.
— Я по-прежнему живу одна.
Затем она взглянула мне в лицо. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Я чувствовал себя почти ее родственником, может быть, кузеном, и вместе с ней переживал семейную драму.
Я поднял воротник ее плаща и сказал:
— Когда все будет позади, я приглашу тебя на обед.
Она грустно улыбнулась.
— Когда все будет позади, я сама приглашу тебя на обед, Варг. — Потрепала меня по щеке и ушла.
Я стоял и слушал, как затихают ее шаги — она вновь уходила из моей жизни. По всей вероятности, она была права. Когда все будет позади, я смогу пригласить ее разве что на запах соседской яичницы с ветчиной.
Но если ты стал в детстве бойскаутом, то остался им на всю жизнь. Я дал ей обещание бойскаута. Это дело не будет стоить ей ни одного эре.
2
Я простоял в подворотне несколько часов. Туфли промокли, ноги замерзли, а я сам начинал терять терпение.
Уже давно зажгли уличные фонари, и шел дождь. Особенно неуютным пребывание на Нэстегатан делал ветер с Пюдде-фьорда. Было по крайней мере сто других мест, где я бы согласился оказаться в эти минуты с большим удовольствием.
Дом на противоположной стороне улицы на протяжении всего времени не подавал ни малейшего признака жизни. Это был четырехэтажный старый деревянный дом с рассохшимися рамами и болтающейся на одной петле входной дверью. Он выглядел так же гостеприимно, как концентрационный лагерь.
Но именно этот адрес Сирен дала сестре. Может быть, она появится здесь, когда совсем стемнеет. А может быть, и нет.
Сирен принадлежала к тому типу одиноких молчаливых детей, которые внезапно могут отважиться на самые удивительные поступки только ради того, чтобы на них обратили внимание. Зато когда что-нибудь случалось, именно она становилась козлом отпущения.
Я помнил ее задумчивой девочкой, которая жила своей собственной загадочной внутренней жизнью. К ней было очень трудно подобрать ключик, но в прошлый раз мне это удалось. Однако я сомневался, что смогу сделать это еще раз. Подобрать ключ к тридцатилетней женщине обычно гораздо труднее, чем к пятнадцатилетней девчушке.
Да и тогда, много лет назад, мне это удалось далеко не сразу. Она часто убегала из дома, но каждый раз старалась остаться поближе к Бергену. Первый раз мне пришлось ехать за ней в Копенгаген, второй — уже только в Осло и в третий — всего лишь в Хаугесюнд. Теперь же — четырнадцать лет спустя — она убежала на соседнюю улицу — Нэстегатан, но ведь теперь ей было уже тридцать, и никто не мог взять ее за руку и привести домой.
Я до сих пор отчетливо помню ее, когда она убежала в Хаугесюнд. Темно-зеленая огромная, как палатка, военная куртка, протертые джинсы, старые сандалии, грязные волосы до плеч и настолько бледное лицо, что на нем с успехом, как на листе чистой бумаги, можно было написать письмо домой. Она была плоской, как пустой конверт, и скорее походила на худого мальчишку, чем на пятнадцатилетнюю девушку. И мне не оставалось ничего другого, как написать на ее лице письмо, заклеить конверт и отправить ее домой.
И вот теперь я вновь оказался на улице с конвертом в руке, пожелтевшим письмом и фотографией взрослой женщины.
Внезапно я заметил движение в доме напротив. В одном из окон на третьем этаже мелькнул слабый огонек. Я выругался про себя. Когда действуешь в одиночку, не всегда удается избежать ошибок. Например, невозможно уследить за всеми выходами из дома одновременно.
Естественно, в таком здании был черный ход со двора, и естественно, что друзьям Сирен он нравился больше. Ведь какой-нибудь глупец вроде меня мог следить за парадной лестницей.
Теперь у меня был выбор. Либо продолжать стоять и мерзнуть на улице, либо перейти улицу и войти в дом. Подняться по лестнице, и что тогда? Найти Сирен! А если нет?
Решающим аргументом в принятии решения оказались замерзшие ноги и мокрые туфли. Если бы я все-таки остался на улице, то у меня не было иной перспективы, кроме простуды, а может, и чего посерьезнее.
Я посмотрел сначала налево, затем направо и перешел улицу. Я, безусловно, уже давно вышел из того возраста, когда принимают в члены Детского клуба знатоков правил уличного движения, но вдруг им захочется послать мне на Рождество открытку. В этом случае у меня будет хоть одно поздравление.
Я постоял перед входом. Кто-то сломал замок и выбил дверь, и теперь она покачивалась на одной петле, как грустное напоминание о поспешном прощании.
Я осторожно толкнул ногой дверь. Она открылась внутрь — в темноту, которая с успехом могла быть началом Царства мертвых. Слабый свет уличного фонаря ничем не мог мне помочь. По затылку барабанили холодные пальцы дождя. В доме завывал ветер. Добро пожаловать в Преисподнюю. Гардероб направо. Плата за вход взимается сразу же.
Я проскользнул в дверь и замер, прислушиваясь к звукам дома.
Издалека доносились приглушенные голоса, должно быть, с банкета мертвецов. Ни смеха, ни аплодисментов, только унылое монотонное бормотание.
Я подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и тогда смог различить очертания лестницы, давно разбитых ящиков для писем на стене слева и старую рекламную газету в углу. А может, в Преисподней тоже получают бесплатные рекламные газеты?
Воздух был пропитан запахами плесени и затхлости. От гнили и смерти этот дом не спасло бы даже жаркое солнечное лето. И скорее всего, его участь давно уже была решена, а на картах Коммунального управления поставлен красный крест сноса. Может быть, через несколько дней дом проснется от грохота больших машин и бульдозеров. А может быть, и нет.
Я подошел к лестнице. Мне показалось, что рядом со мной кто-то крадется вдоль стены. Я остановился и услышал быстрый топот маленьких лапок. Значит, крысы все еще не покинули тонущий корабль.
Где-то наверху закашлялись. Вряд ли это могли быть крысы.
Я схватился за гладкие, круглые, покрытые пылью поручни лестницы и посмотрел наверх. Почувствовал под ногами стертые ступени и осторожно стал подниматься.
Мне удалось добраться до второго этажа без проблем. Голоса стали отчетливее.
Я продолжал подниматься. Теперь я мог с уверенностью сказать, откуда они раздаются. Из квартиры слева на следующей лестничной площадке. Но разобрать слова было все еще невозможно.
Я уже почти добрался до цели, когда произошло самое неожиданное.
Голоса стали громче, дверь распахнулась, кто-то вылетел из квартиры, бросился вниз по лестнице и со всего маху налетел на меня.
Он был удивлен ничуть не меньше меня. Мы оба испуганно вскрикнули, потеряли равновесие и помимо воли вцепились друг в друга.
Я должен заметить, что в объятиях незнакомца преодолел путь вниз гораздо быстрее, чем наверх. Проехав на спине по лестнице и пересчитав головой ступени, я сравнил свои ощущения с ощущениями тряпичной куклы на стиральной доске. Для моего партнера спуск был намного приятнее — ведь он-то ехал на мне верхом. Добравшись до конца лестницы, он поблагодарил меня за прогулку профессиональным ударом колена под дых и бросился дальше. Не думаю, чтобы ему было нужно это делать. Я и так находился в полубессознательном состоянии.
В темноте я не смог рассмотреть ни его фигуры, ни лица. Но я был уверен, что это мужчина. Отсутствовали мягкие округлости, удар был слишком силен и беспощаден, да и тяжелые шаги незнакомца громовыми раскатами разнеслись по коридору.
Я перевернулся на живот, встал на колени и наконец смог подняться. Наверху он был явно не один. Если еще кто-нибудь вылетит оттуда с такой же скоростью, то у меня нет ни малейшего желания попасться ему под ноги еще раз. От резких движений у меня закружилась голова и подступила тошнота. Я сглотнул.